Один из радиодивизионов, в составе которого мне пришлось продолжать службу, передислоцировался в район Ржевского выступа. Его обороняла 9-я армия противника. По своей численности и вооружению она соответствовала трем-четырем нашим армиям вместе взятым. Оборонительный характер боевых действий на этом направлении позволял и нам, и противнику использовать в основном проводные средства связи.
      Где-то там, далеко на юге, под Сталинградом развертывалась самая грандиозная и кровопролитная битва за всю историю человечества. Весь эфир с того направления был до отказа забит интернациональной смесью радиосигналов. Рядом с аккуратным немцем торчал разухабистый итальянец, которому ничего не стоило отпустить какую-нибудь шуточку открытым текстом своему напарнику. А между ними, пытаясь растолкать соседей локтями, вылезал со своей тарабарщиной венгр. На западном же направлении эфир продолжал оставаться относительно спокойным. Лишь изредка нарушала его покой радиостанция опергруппы штаба 9-й армии противника. За ней-то мне теперь и надлежало вести неусыпное наблюдение. 
Здесь уместно пояснить, почему наше командование проявляло такой повышенный интерес к этой станции. Несмотря на оборонительный характер боевых действий на этом направлении, здесь все же время от времени имели место так называемые "бои местного значения". Благодаря им противоборствующие стороны старались сковать как можно больше сил друг у друга и тем самым предотвратить их переброску под Сталинград. Если эти бои подготавливала немецкая сторона, то на выбранном для их проведения участке фронта прежде всего появлялась эта самая опергруппа со своей радиостанцией. При подготовке подобных операций с нашей стороны появление опергруппы в месте нанесения предполагаемого удара означало, что наш замысел известен противнику, фактор внезапности утрачен и проводить их нет смысла.
      Трудность выполнения поставленной задачи заключалась в том, что сигналы нужной радиостанции было очень сложно выловить из бурного потока южных сигналов. Свои позывные немецкие радиостанции меняли каждый день, их радисты были хорошо подготовлены, с почти стандартными телеграфными почерками. Передаваемые ими радиограммы не расшифровывались, хотя способ их шифрования был до примитивности прост: он базировался на принципе замены одних букв другими. При больших массивах информации такие коды легко расшифровываются, так как для любого языка имеются статистические данные о вероятности появления той или иной буквы алфавита. Но в немецких радиограммах по одному и тому же коду передавалось не более ста слов, что было явно недостаточно для расшифровки передаваемой депеши. 
     Конечно, для такой быстрой смены кода была необходима специальная шифровальная аппаратура, но она так и не попала в наши руки до самого конца войны. Немцы как-то умудрялись уничтожать ее без остатка даже в самых экстремальных ситуациях. И только после окончания войны в лесистой местности восточнее небольшого городка Бухгольца, где нашел себе последнее прибежище штаб 9-й армии, мне удалось увидеть основные фрагменты этой аппаратуры. В основном она состояла из трех блоков: двух телетайпов и матричного устройства. На его лицевой стороне располагались девять многопозиционных переключателей. Каждое его положение соответствовало определенной букве латинского алфавита. 
      Любая радиограмма всегда содержала ключ, состоявший из девяти букв. Для расшифровки полученного сообщения достаточно было установить переключатели на лицевой панели в соответствии с кодом депеши и набрать полученный текст на телетайпе. Второй телетайп при этом печатал расшифрованный текст. При шифровании текста радиограммы процесс повторялся, но в обратном порядке. 
    Образно говоря, нам необходимо было вытащить из мрака неведения на свет огромную проблему за очень тоненький хвостик. Хвостиком этим были почерки радистов. Поначалу они напоминали нам китайцев, т.е. все были на одно лицо. Но был некий ободряющий фактор: ведь китайцы сами-то своих отличают друг от друга... Видимо, последний тезис придал нам необходимое упорство, и через два месяца одного из трех радистов основного состава радиостанции я научился отличать по почерку. В буквах Q и Z он чуть-чуть затягивал второе тире, благодаря чему они звучали более мелодично. Почему-то он сразу предстал передо мной в образе наследника Штрауса и получил прозвище "Иоганн". 
     Потом высветился "Беликов-Луиза". Мой напарник считал, что это женщина, а я считал, что это чеховский Беликов, отказывавшийся взять в руки зонтик другого цвета, боясь, "как бы чего из этого не вышло". При прослушивании этого радиста мне невольно виделось тонкое красивое кружево без единого лишнего узелка. Даже символ конца связи "SK" (Ди-ди-ди Даа-ди-даа), который многие радисты для форса превращали в "VA" (Ди-ди-ди-даа Ди-даа), этот "Беликов-Луиза" всегда передавал в полном соответствии с правилами радиообмена. Затем нашлись свои приметы и у третьего радиста. 
   Всю зиму 1942-1943 годов наблюдаемая нами радиостанция "вылезала" в эфир не более трех-четырех раз в месяц. В периоды ее молчания начальство обвиняло нас в лености и разгильдяйстве, но при очередном ее обнаружении каждый раз объявляло благодарность. Так продолжалось до середины февраля 1943 года. 

* * *